Николаев Максим. История Давида Шикльгрубера и первородного вервольфа
В одном маленьком городке, где-то на севере Австрии жил мальчик по имени Давид Шикльгрубер. Давид мечтал стать выдающим скульптором и целыми днями отчаянно лепил из глины фигурки людей и животных. Но каждый раз результат не оправдывал ожиданий, и гневными ручонками он превращал свои творения в серую первородную массу.
Но однажды муза улыбнулась юному Шикльгруберу, и за один вечер он слепил дивной красоты лошадь. Мальчик водрузил ее на столик прямо напротив двери и позвал свою сестру Сару. Мальчик представил, как удивленно Сара воскликнет: «Ах, Господи, кто слепил эту чудную лошадь? Неужто ты, маленький Давид?». Малыш представил, как в ответ он смущенно потупит голову и закроет глаза, как на целый вечер замечательная лошадь станет всепоглощающим предметом обсуждения для большой и дружной семьи, как отец, почесав подбородок, объявит, что отдаст учиться сына на скульптора. С замиранием сердца слушал он приближающиеся шаги сестры, улыбаясь в предвкушении маленькой победы.
Но, вбежав в комнату, Сара всплеснула руками:
- Ах! Мама! Какой же все-таки поц наш кот Йозеф. Представьте себе, этот мерзавец нагадил прямо на детском столике маленького Давида!
- Ох! Доченька! С нашим Йозефом сплошные несчастья. Этот негодяй определенно нуждается в хорошей порке.
Брезгливым взмахом метелки мать отправила произведение Давида сначала на совок, а потом в корзину для нечистот.
А Давид забился в маленькую каморку у скрипучей лестницы и проплакал горючими слезами остаток дня и половину ночи. А под утро, когда сон людской особенно крепок, изловил несчастного Йозефа и удавил его тонкой бечевой, положил остывающее кошачье тельце на кровать Сары и с чистым сердцем отправился спать. За одну ночь незадачливый еврейский малыш обратился в тонкого холеричного юношу. На рассвете, не дожидаясь всеобщего пробуждения и шумного завтрака, юноша, которого теперь звали Адольф, навсегда покинул материнский дом.
Он скитался по городам, рисовал картины. Едва не стал известным художником. Но, превратившись в Адольфа, Давид не находил уж в искусстве первозданного магического упоения. Его новой страстью стал оккультизм. Каббала. Доктор Папюс. Огненные элементалы. Все это было старо, как мир. И Адольф кинулся изучать национальное достояние. В наследии иудейских идолов немало непознанного и еще больше непонятого.
Сидя в облюбованной синагоге и перелистывая старинные свитки, он наткнулся на удивительное пророчество. Каждые двадцать столетий на Земле рождается поколение полулюдей-полуволков, появление которого знаменует великий передел мира. Долгие месяцы потратил юный Шикльгрубер на тщетные поиски хотя бы единственной строчки, касающейся предыдущего появлении оборотней и, в конце концов, счел пророчество очередным бредом, коего в Торе немало.
Но пройдет много лет, и в Баварской тюрьме Шикльгрубер, в очередной раз подвергая анальному соитию соседа по камере Йозефа Геббельса, обнаружит, что у партнера неестественным образом вздулся живот. Спустя три недели, едва не порвав прямую кишку, из чрева Йозефа вылезет зубастый волчонок. И когда годы спустя Адольф объявит себя отцом арийской расы, Геббельс тайно возомнит себя ее матерью.
Поймав взгляд лохматого отродья, Адольф осознал, что ему послано великое знамение. Он взял себе фамилию Гитлер и за одиннадцать недель создал небольшой труд под названием «Моя жизнь». Книга вышла весьма посредственной, но волчонок делал свое дело, и спустя несколько лет Адольф встал во главе Третьего Рейха.
Следуя принципу подобия, он учредил секретные резервации для евреев и гомосексуалистов. Задумка оказалась верной: через пару месяцев лагеря начали приносить специфический приплод.
Зверолюди – позже фюрер назовет их вервольфами – росли очень быстро, достигая за четыре года уровня развития взрослого арийца. Они были проворны и умны. Передвигались со скоростью груженого мотоцикла и в одиночку, без оружия, расправлялись с ротой солдат.
Небольшими группами и по отдельности вервольфов забрасывали во вражеский тыл. У Гитлера не было лучшего оружия для борьбы с партизанами. Они внедрялись в деревни под видом беженцев или погорельцев, говорили без акцента, хлебали водку, как русские мужики. За четыре года войны Отряд настрелял их около сотни.
Эффект превращения, по сути, был лишь умелым гипнозом. На деле они всегда оставались прямоходящими двухметровыми волками с волосатыми ладонями, вместо передних лап. Иначе как бы они держали оружие? Но стоило взглянуть на такое отродье, как оно тут же посылало сигнал прямо под череп и представало мужичонкой с котомкой, а то и старухой с клюкой.
Но вервольфы – живые существа, и иногда им все же приходилось спать. Во сне мы их обычно и брали. Спящий вервольф не мог себя контролировать – гипноз в такие часы не действовал. В каждой деревне мы брали под контроль две, а то и три избы. Ворвешься, бывало, в такую хату, откинешь одеяла и дырявишь волосатые туши. А дома такие себя выдавали: в них не было зеркал. Говорят, коли увидит вервольф свое отражение, так тут же сам себя очарует и сойдет с ума.